Ныне почти 100 лет прошло с тех пор, как старообрядцы – переселенцы из бывших западных губерний Российской империи освоили сибирские земли, пополнив старые и основав новые села на территории нынешних Болотнинского, Кыштовского, Северного районов Новосибирской области. По рассказам стариков, хранителей устной истории, эта группа мигрировала в Сибирь из-за недостатка земель, жестокой эксплуатации на родине, опасаясь расплаты за участие в забастовках (при отхожих заработках)¹ и т. п.

Как и повсеместно, поборники “истинной христианской веры”, стремясь сохранить свои культурные традиции, селились в отдаленных и труднодоступных местах – не случайно по р. Таре были избраны места ближе к болотистому Васюганью. Первым здесь было заселено в 1903–1907 годах с. Бергуль, а затем от него отделились Макаровка, Платоновка и Морозовка. До настоящего времени сохранились только два, известных своими песенницами села – Бергуль и Макаровка². Часть западных старообрядцев проехали дальше в восточном направлении и, переправившись через р. Обь, остановились по р. Иксе, основав с. Козловку.

Основная масса переселенцев верховьев р. Тары связывает свое происхождение с г. Глубоким и селами Глубоковского уезда, входившими на момент переселения в состав Виленской губ., где окружающее население звало их “москалями” (сейчас это территория Белоруссии). Часть пришельцев выехали из Дриссенского уезда Плисской вол., Полотского уезда бывшей Витебской губ. Нельзя также оставить без внимания сообщения информаторов, назвавших родиной дедов “Ригу”, около которой, как известно, в окрестностях Режицкого, Динабургского и других уездов проживал значительный массив староверов-федосеевцев³. Хорошо проработанные и проверенные архивные данные позволяют видеть в качестве основных этнографических групп старообрядцев Витебской губ. – северных русских из Новгород-псковского края, Москвы, мигрировавших сюда в начале второй половины XYIII в.⁴ Возможно, часть их продвинулась дальше на запад, на территорию бывшей Виленской губ. Старообрядцы, выбравшие местом поселения р. Иксу, считают своих родителей выходцами из бывшей Виленской, Ковинской, Могилевской губ. Сибирские старообрядцы обладают ярко выраженным сознанием общности своей группы и на новых местах известны, как и прочие старообрядцы (поморцы, австрийские), под именем “кержаков”. Их речь, в сравнении с сибирякам-старожилами, отличается многими диалектными особенностями⁵.

Еще в 20-е годы льняные ткани были основой для изготовления одежды и много позднее продолжали использоваться в погребальных комплексах. Волокно лучшего качества называлось “кужалек” – именно из него ткали полотно для мужских и женских рубах, полотенец. О нем часто упоминается во многих девичьих песнях и играх: “А мы сеяли, сеяли лён”, “Сестрица, за что прядешь”, “Не моя ли там милая все на супрядках сидит?” и пр. Материалами для праздничных, свадебных нарядов служили хлопчатобумажные ткани разнообразных расцветок. Однако, следует заметить, старообрядки всегда следовали неукоснительному правилу не выбирать ткани чрезмерно ярких, броских расцветок. Предпочтительными были цветочные рисунки с преобладанием светло-голубых тонов. Шерстяные ткани домашнего производства шли на изготовление верхней одежды, например “кафтанов”. Шелковые ткани, видимо, использовались очень ограниченно. О шелковых рубахах, лентах можно услышать в лирических и обрядовых песнях старообрядцев, где они, скорее, выполняли роль метафоры, подчеркивающей благородство образа героя.

1. Характер моленного костюма был во многом определен поучениями “духовных отцов”. Во многих старообрядческих книгах включались указания на необходимость облачения молящихся в скромную долгополую одежду. В учебном руководстве “По закону Божiю” указывалось, как должен выглядеть старообрядец или старообрядка при вознесении молитв: “Мужчины носят кафтаны, женщины сарафан (русская одежда). Головы женщины покрывают платками. Не должно приходить в христианский храм в пышных модных одеждах с различными украшениями. Женщины не должны ходить в храм с завитыми волосами. Мужчинам запрещается бриться и стричься наголо”⁶.

Важнейшим требованием к женскому костюму было сохранение не только исконно русского вида одежды – сарафана, но и наличие большого платка, напоминавшего византийский амофорий, который закрывал плечи и руки (см. рис. 1 а,б). Платок застегивали булавкой вразворот, обвязывая одним его краем лицо и распуская по спине до пояса. Этим, считалось, женщины федосеевского согласия отличались от прочих безпоповцев, например, поморок, которые застегивали косо сложенные платки. Тщательно следили за тем, чтобы платки закрывали щеки – все должно было исключить какой-либо интерес к человеческому телу. Подходящими для молений считались головные уборы не только темных расцветок, но и цветастые, которые одевались по праздникам (“с цветами набиванными”). Для молений старообрядцы-федосеевцы должны были иметь лестовки для счета молитв и подручник для земных поклонов (чтобы сохранять “чистоту” рук). В начале ХХ в. женский моленный костюм включал поликовую рубаху, сарафан-“шубейку” и кофту. Для девушек и молодых женщин ткани подбирались светлых, но неярких расцветок, для пожилых – однотонных темных цветов. Обычай требовал обязательного подпоясывания, ведь, как говорилось в духовных книгах, даже “облачеся господь в силе и препоясася” (см. Начало вечерни, с. s~). В изучаемое время таким пояском нередко служила плетеная из трех шерстяных нитей “косичка”, которой повязывались по рубахе.

Мужской моленный костюм, подобно повседневному, состоял из рубахи, штанов и пояса, отличаясь чистотой и дополняясь “кафтаном”. Еще в 20-х годах, “кафтан” полагалось шить из шерстяных грубых тканей домашнего производства. По своему силуэту “кафтаны” должны были выглядеть предельно лаконичными, столбообразными, без боров по талии, как в старинной славянской одежде “свите”⁷. Как и последняя, они были с большим запахом, с застежкой крючками на правом боку. По длине достигали колен; могли подпоясываться ткаными “опоясками”. В настоящее время для шитья “кафтанов” используют хлопчатобумажные ткани темных расцветок. По-иному выглядит и крой – с отрезной талией и борами. Интересно, что, имевшее место разделение в моленной молящихся по половому признаку, затрагивало и их верхнюю одежду: зимой и в межсезонье шубы, ангерки и пр. развешивали порознь – женщины в одном углу, мужчины – в другом.

Смена “девичего” головного убора на “женский” совершалась в ходе специального обряда, называвшегося “садить на кадку”, или “ставить квашню”. Этот обряд, имевший несомненно продуцирующее значение, происходил в доме жениха на второй день свадьбы (в с. Козловка в первый день перед постельным обрядом). Невесту усаживали на кадушку или квашенку, куда для удобства подкладывали подушку, и расплетали косу под пение “Сидит она, ласточка, на горе, на горе”. В конце этой “жалостливой” песни девушка выражала покорность своему “господину”. Расплетал косу родственник-мужчина со стороны невесты, чаще всего ее брат. Далее ему помогали крёстные: разделив волосы пополам на две пряди, заплетали две косы и укладывали их вокруг головы. Вся эта процедура называлась “закрутить по-бабьи”. Особое значение придавалось перекрещиванию волос на затылке, что сохранялось затем в течение всей жизни и служило, по-видимому, оберегом женщины. Как, рассказывают, раньше, еще на прежних местах жительства, голову покрывали мягким чепцом-“кокошником” и платками. В сибирский период жизни сверху повязывали узлом назад или под подбородком платок, который держал наготове и подавал в нужный момент жених. По этой причине невеста должна была дарить при сговоре в качестве залога именно платок (“обнадежишь, что пойдешь взамуж”). Если свадьба расстраивалась по вине невесты, то платок оставался у жениха. Покрывание волос символизировало будущую подчиненность жены мужу, о чем недвусмысленно говорится в постановлениях старообрядческих соборов, в свою очередь ссылавшихся на послание ап. Павла: “ ...жена должна есть плат имети на главе, то есть знак подчиненности, иметь покровеную голову, разумея власть мужа”⁹. Ссылки на столь авторитетный источник, конечно, были важны для старообрядцев, однако покрытие платом невест и традиция его обязательного ношения являлись общерусскими и были известны еще древним славянам⁹. Поскольку волосы привлекались для выполнения многих магических действий (особенно в области черной магии), то можно предположить, что их укрытие было связано и с “защитой” новой семьи от их, какого-то, неблагоприятного, воздействия. Смена прически и убора сопровождалась причитаниями и плачем невесты, которую “утешал” жених. Демонстрация “честности” невесты на второй день свадьбы не носила столь откровенного характера, как, например, у старожилов-“чалдонов”. Не было принято в среде западных старообрядцев и показывать молодушечью рубаху.

3. Изучение одежды “на тот свет”, т. е. погребальных костюмов, может помочь не только в выяснении архаичных форм и, следовательно, культурной специфики носителей традиций, но и реконструировать мировоззренческие системы, уходящие корнями в глубины веков. Сегодня оказалось возможным привлечение ценного и пока еще мало использовавшегося источника – погребальных комплексов, которые заготовили себе на смерть 20–30, а то и 40 лет назад старообрядцы-федосеевцы. Этот круг источников создался благодаря тому, что в среде старообрядцев до настоящего времени принято каждому крещеному человеку, христианину, готовить специальный погребальный костюм еще в сравнительно молодом возрасте¹⁰. В будущую жизнь после смерти старообрядцы свято верили и, можно утверждать, верят до сих пор.

В сибирский период жизни погребальный костюм западных переселенок представлял собой комплекс с сарафаном-“шубейкой”. Однако по р. Иксе смертным сарафаном информаторы называли не “шубейку”, которая входила в состав моленного комплекса, а кошеный “сарафан” без боров¹¹. Ограничения касались цветовой гаммы: “смертное” должно было быть белым либо темным, категорически отвергались цветастые материалы. Наказанием за нарушение этого запрета было неудобство на “том свете”, где ослушнику пришлось бы стоять под дождем до тех пор, пока “все краски не смоются”. Видимо, этим же требованием “чистоты” и внешнего аскетизма объясняется нежелание использовать в одежде такого назначения пуговицы, булавки и др., что предполагалось естественным в одежде для живых. Усопший должен был предстать на Божьем суде не только в традиционной костюме своих прадедов, но и не заслонять излишествами своей духовной сути. У старообрядцев-федосеевцев при раскрое нательных рубах избегались поперечные швы. Не допускалось делать погребальные рубахи составными из двух частей – верхней и нижней – что было принято в повседневных костюмах. Сами информаторы объясняют нежелательность поперечных швов тем, что видят в них своего рода “препятствие” вхождению в Царство Божие. По видимому, горизонтальные швы соотносились в народном мировоззрении с семантическим значением горизонтали как воплощения “материального”, а значит, удерживающего на грешной земле. Кроме того, погребальный костюм каждый должен был готовить сам, вручную, без посторонней помощи. Распространенный прием шитья “вперед иголку”, или “живулька” объясняется пожилыми информаторами как необходимая предосторожность – “чтоб с того света покойник не ворачивался”. Более пространное объяснение, но как подобного же апотропейного приема, нашел Д.К. Зеленин: если покойник вернется в свой дом и увидит так же как на нем сшитую одежду, то, посчитав ее своей, уведет и хозяина¹². Такое же значение имела и направленность запретов завязывать на нитках узелки¹³. Таким образом, несмотря на выражение покорности воле Божией и желание попасть в Царство Божие, существовало много приемов, позволявших проложить границу между жизнью и смертью, защитить жизнь от смерти. Эти представления, как удалось выявить на современных полевых материалах, нашли достаточно полное воплощение в погребальных комплексах сторонников Староверья, в одежде “на тот свет”. Вместе с тем, эти комплексы включали (как включают и сегодня) два отреза полотенец, при поддержке которых гроб спускали в могилу. Информаторы рассказывают, что помощью полотенец “пользуются” души умерших при посещении домов своих родных в родительские (т. е. поминальные) дни. Таким образом, в какие-то периоды календарного года, когда требовалось не воздвигать преграды, а, наоборот, устанавливать контакт с “родителями”, роль соединительного моста между миром мертвых и миром живых выполняли полотенца.

Рассмотрим женские погребальные комплекты. Информатор Пудова Ф.К. (1910 г. р.)¹⁴ приготовила себе: рубаху из белой хлопчатобумажной ткани; сарафан-“шубейку” из белой хлопчатобумажной ткани; платок набивной, фабричной работы; чулки трико, современные; носки трико, современные; тапочки, фабричного образца, современные; саван из белой хлопчатобумажной ткани; ленты шелковые, которыми “клали кресты на саван”, т. е., видимо, пеленали; простынь, чтобы постелить в гроб; покрышка для покрытия сверху (рис.3). Кроме того, заготовлен “коленкор” в виде белой хлопчатобумажной ткани: отрезы дарили тем, кто нес крышку гроба.

Содержимое погребального комплекса Прокофьевой Е.К. (1914 г. р.)¹⁵ включает: рубаху из белого коленкора со швами-вытачками можно отнести к позднему варианту туникообразных; рукава суживающиеся книзу, длиннее кистей рук; сарафан-“шубейку” из белого в голубой цветочек ситца, который выглядит более архаичным по сравнению с рассмотренным выше – отсутствует нашивной пояс; центральное полотно слегка скашивается вверху и образует “грудину”; кофту с застежкой-завязкой спереди; традиция ее включения в комплекс более поздняя; содержит в крое такой “криминальный” элемент как плечевые швы; саван (преждевременное изготовление информатор объяснила отсутствием близких людей, способных сшить его после ее смерти); пояс в виде белой шелковой ленты повязывается поверх сарафана или рубахи; чулки фабричного производства; носки, связанные из черной шерсти в виде тапочек; две подстилки – одну кладут вниз, другой покрывают; лента черная шелковая для оформления гроба крестами; ластовка для одевания на правую руку умершей; у старообрядцев, как и у “никониан”, руки укладывали крест-накрест, но в правую вкладывали не молитву, а лестовку (рис. 4). Кроме того, Прокофьевой Е.К. припасены цветастые ленты и цветы. Как она рассказывала, посмертно ей должны будут заплести одну, “девичью”, косу с лентами и одеть на голову венок из цветов. Такие почести информатору будут оказаны в связи с ее жизнью “без греха” во вдовстве. По представлениям старообрядцев – женщин, проживших 25 и более лет в одиночестве, следовало хоронить и поминать девицами, т. е. приравнивать их к умершим девушкам – “Христовым невестам”. Таким образом, обнаруженные этнографические реалии свидетельствуют насколько глубоки многие верования и связанные с ними обычаи, уходящие корнями к древним славянам времен Массуди (Х в.)¹⁶. Наши материалы не только подтверждают существование этих обычаев когда-то, их живучесть, но и показывают с иной стороны: при жизни можно достичь высших ступеней святости и предстать на суд Божий в “чистоте”.

Обрядовая одежда старообрядцев-федосеевцев Васюганья, несомненно, включала традиционные элементы, передававшиеся из поколения в поколение. Этнографические материалы свидетельствуют о том, что рассматриваемая группа старообрядцев связана своим происхождением с северо-западными губерниями Российской империи. “Сарафаны” и “шубейки” сходного покроя с “грудиной”, “огрудьями” были широко распространены в Псковской, Смоленской губ., в том числе среди старообрядческого населения, а также у старообрядцев Латвии и Причудья¹⁷. Ранние формы этих сарафанов со сходным названием “шубка” обнаруживаются в Новгородской губ., в Каргопольском, Повелецком уу. Олонецкой губ.¹⁸ Покрой и терминология туникообразных и поликовых рубах (полики – “прорамки”, верхняя часть – “оплечье”, “подстава”) также наиболее близки к аналогичным видам одежды, бытовавшим на северо-западных окраинах России. Обнаруживаются здесь параллели и в головных уборах, как-то: чепцах-“кокошниках”, подкалывавшихся в разворот платках. Вместе с тем, можно констатировать отсутствие белорусских элементов в моленном и погребальном обрядовых комплексах. Особенности костюма и связанной с ним терминологии старообрядцев р. Тары и р. Иксы в бывш. Ояшинской вол. позволяет считать их родственными группами – выходцами из одних и тех же мест Европейской России.

* Исследование поддержано РГНФ (грант 97–01–00024).

2 Мельников М.Н. Васюганье: путь в никуда? – Новосибирск, 1989.

3 Сементовский А.М. Этнографический обзор Витебской губернии. – СПб., 1872. – С. 14–19.

4 Сементовский А.М. Этнографический обзор... – С. 14; Заварина А.А. Русское население Восточной Латвии. – Рига, 1986. – С. 15–19.

6 Худошин Т.А., Яксанов В.З. По закону Божiю. Для детей старообрядцев-безпоповцев. Изд.2-е. – Саратов, 7423–1913. – С. 28.

9 Стрекалов С.С. Русская историческая одежда от X до XIII вв. – СПб., 1877. – С. 4.

12 Зеленин Д.К. Описание рукописей ученого архива Императорского Русского географического общества. – Пг., 1916. Вып.III. – С. 1252.

13 Фурсова Е.Ф. Женская погребальная одежда русского населения Алтая // Традиции и инновации в быту и культуре народов Сибири. – Новосибирск, 1983. – С. 73–87.

14 Пудова (дев. Иванова) Феодосья Конофеевна, 1910 г. р., родители приехали в Сибирь из Виленской губ.

15 Прокофьева (дев. Степанова) Евдокия Карповна, 1914 г. р., родители привезены из Виленской губ.

16 Котляревский А. О погребальных обычаях языческих славян. – М., 1868. – С. 73.

17 Ганцкая О.А., Лебедева Н.И., Чижикова Л.Н. Материальная культура русского сельского населения западных областей (во второй половине XIX – начале XX в.) // ТИЭ. Т.LYII. – М., 1960. – С. 6–69; Рихтер Е.В. Русское население Западного Причудья. – Таллин, 1976. – С. 139; Заварина А.А. Русское население Восточной Латвии во второй половине XIX – начале XX в. – Рига, 1986. – С. 191–215.

© 1998 г. Институт археологии и этнографии СО РАН, Новосибирск