В.И.ИСАЕВ

О НЕКОТОРЫХ ПОДХОДАХ К ИЗУЧЕНИЮ ИСТОРИИ
РАБОЧИХ СИБИРИ В СВЕТЕ ТЕНДЕНЦИЙ
РОССИЙСКОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

В настоящее время историкам Сибири предстоит осваивать и разрабатывать постмарксистскую парадигму, в рамках которой будет исследоваться прошлое региона. Существует также задача кардинального переосмысления накопленного в советский период фактического и теоретического материала.

Жгучая потребность в пересмотре советского наследия, определении новых методологических и ценностных ориентиров остро ощущается сегодня на всех направлениях исторической науки, отражается в горячих дискуссиях и публикациях последнего времени1.

Изучение истории рабочего класса до недавнего времени представляло собой одно из ведущих направлений историографии советской Сибири. Наиболее крупным результатом его разработки стало создание многотомной “Истории рабочего класса Сибири”. Научная значимость этого фундаментального труда сохраняется, на наш взгляд, и в нынешних условиях переоценки наследия советского периода, когда стали общепризнаны глубокие изъяны, свойственные подцензурной науке.

После выхода многотомника ситуацию в историографии рабочего класса Сибири можно охарактеризовать как вялый процесс экстенсивного развития. В количественном отношении рост понемногу продолжался: выходили новые сборники статей и даже монографии, защищались кандидатские и докторские диссертации. На рубеже 1990-х годов, в связи с радикальными изменениями в обществе, наметились и некоторые новые оценки. Однако в качественном отношении характер литературы почти не меняется: разрабатываются все те же сюжеты, в рамках все тех же привычных подходов.

Сегодня сохранение подобной ситуации является уже бесспорным анахронизмом. Остро актуальной становится задача разработки новой методологической базы исследований. Привычные каноны классового подхода должны уступить место многообразию и плюрализму концепций и сюжетов постмодернистской науки. Исследователям предстоит искать новые подходы и методики, определяться в том методологическом хаосе, который возник на руинах советской науки.

В связи с этим в данной статье рассматриваются некоторые проблемы методологии изучения истории рабочих Сибири. С учетом некоторых новых тенденций российской и зарубежной историографии намечаются подходы, которые могут помочь в расширении круга проблем и сюжетов. Разумеется, автор не претендует на какие-либо рекомендации, а лишь пытается обратить внимание коллег на необходимость серьезного пересмотра методологической основы исследований.

Освоение новой парадигмы прежде всего требует выбора системы координат, в которой предполагает работать историк. Во-первых, следует честно обозначить собственные общественно-политические позиции, от которых во многом зависят и научные позиции историка. Отправной точкой в исследованиях истории советской Сибири являются социально-политические оценки характера общества: либо исторический процесс будет рассмотрен как строительство социализма, либо как создание тоталитарного режима, формирующего соответственное общество (мнение историка о том как развивался процесс в каждой из этих версий, успешно или нет, это уже детали).

На наш взгляд, новой задачей и возможностью рассмотрения истории сибирских рабочих советского периода становится анализ влияния сталинского режима на условия жизни и на внутренний духовный мир людей. Иначе говоря, предстоит реконструировать образ жизни рабочих в тоталитарном обществе. Отметим, что после определенной моды на неразборчивое использование термина “тоталитаризм”, возникла некоторая идиосинкразия, позволившая противникам применения теории тоталитаризма к советской истории заявлять о ее ненаучности, бессодержательности и методологическом бесплодии.

Обращаясь к западной историографии, откуда собственно и пришла к нам данная теория, можно отметить похожие тенденции. На некоторое время (в 80-х годах, под влиянием разрядки международной напряженности) теория тоталитаризма была объявлена многими исследователями устаревшей, отжившей. Однако крушение коммунистических режимов вызвало оживление интереса к теории тоталитаризма. Сейчас во многих странах переиздаются труды ее основателей, в ФРГ основан институт имени X.Арендт, призванный стать ведущим и координирующим центром изучения тоталитаризма2. Активно используются подходы с позиций теории тоталитаризма к изучению сталинской России, гитлеровской Германии, муссолиниевской Италии.

Анализ социальной базы тоталитаризма приводит к выводам, непривычно звучащим для воспитанных в народолюбии советских историков. Оказывается, в его возникновении повинны не только “верхи”, но и “низы”, не только субъективные устремления “плохих” политиков, но и объективные предпосылки, коренящиеся в особенностях национальной истории, менталитета людей. Все это требует изучения повседневной жизни народных масс, общественной психологии и морали. Очевидно, образ жизни рабочих в тоталитарном обществе имеет существенные особенности в отличие от демократического общества.

Для ответа на эти вопросы помимо конкретно-исторического рассмотрения образа жизни рабочих Сибири было бы интересно сравнить жизнь рабочих в условиях двух основных тоталитарных режимов: сталинской России и гитлеровской Германии. Будет ли такое сравнение правомерным? Если исходить из того, что эти два режима при взаимной враждебности в идеологии имеют общую тоталитарную природу, такое сравнение необходимо, даже если условия и уровень жизни рабочих России и Германии в 30-х годах существенно отличались.

Далее историку также необходимо определить свое видение исторического процесса в рамках наиболее распространенных методологических подходов. В настоящее время глобального кризиса человечества в целом, а также всеохватывающего кризиса российского общества, в профессиональной среде гуманитариев преобладают пессимистические настроения. Распространенным является отказ от самого понятия прогресса в развитии общества, в свою очередь это порождает отрицание каких-либо социально-исторических закономерностей. На фоне методологического хаоса происходит, по существу, возврат к той ситуации в гуманитарных науках, которая наблюдалась в начале XX в. и характеризовалась господством неокантианского релятивизма.

Вряд ли все же следует сбрасывать идею прогресса и исторических закономерностей с корабля истории. Разумеется, в истории отдельных стран могут наблюдаться негативные тенденции, движения и периоды, подобные фашизму или тоталитарному социализму. Но в целом хочется верить, что человечество ищет и находит пути к более совершенным формам организации общества. Поэтому вне признания закономерностей исторического процесса, единства мировой истории человечества, вне идеи прогресса вряд ли возможна и сама история как наука. Как верно отметил на заседании круглого стола “Актуальные проблемы теории истории” главный редактор журнала “Восток” д.и.н. Л.Б.Алаев “историку нужна теория. Если нет в истории закономерностей, значит, нет смысла ни в ней, ни в историческом факте. Вне концепции, вне парадигмы, вне понимания связей исторические факты не существуют”3.

Особо отметим, что нельзя отмахнуться от этих проблем и ставшей сегодня для многих историков вновь популярной фразой: историк только собирает и излагает факты, как они есть. Сохранение такой иллюзии в конце XX в. можно объяснить только длительной изоляцией советских историков от мирового профессионального сообщества, для которого подобная полиция после жестких выводов К.Мангейма или К.Поппера о специфике гуманитарного познания выглядит просто непрофессиональной.

Историческое исследование может подняться на уровень серьезных выводов и обобщений только при наличии определенного концептуального видения изучаемой проблемы. Рассмотрение общественного развития с позиций марксистского формационного подхода является лишь одной из возможных, организующих исторический материал, концептуальных схем. Конечно, игнорирование или третирование марксизма, являющегося одной из наиболее влиятельных школ гуманитарного знания, для нормального ученого неприемлемо. Однако марксистский подход не позволяет в полной мере показать некоторые стороны исторического процесса, связанные с культурно-историческими особенностями стран и народов, существованием человека в истории. Поэтому в настоящее время он должен быть дополнен или заменен подходом с позиций развития человеческой цивилизации в целом (культурно-исторический, цивилизационный подход).

Не вдаваясь здесь в обсуждение основ гносеологии общества, хотелось бы все же подчеркнуть, что при всех различиях подходов, которые предлагались такими авторами теорий исторического развития человечества как О.Конт, К.Маркс, У.Ростоу, О.Тофлер, общим для них оставалось представление о развитии человеческой цивилизации от традиционного аграрного общества к индустриально урбанистическому, а затем и к новой стадии – постиндустриальной.

Нам представляется, что процесс перехода от традиционно-аграрного общества к индустриальному является закономерным этапом в истории большинства стран мира, различаясь в деталях, сроках, особенностях, но совпадая по направлению и общим результатам развития. При этом в России процесс перехода от традиционно-аграрного общества к индустриальному имел двойную специфику. Во-первых, отставание России от передовых стран Европы, совершивших постепенный переход к индустриальному обществу в течение XIX – начала XX вв., потребовало ускоренного перехода, скачка в развитии, который принято называть догоняющей модернизацией. Установление в России власти большевиков обусловило вторую особенность российской модернизации, которая заключалась в том, что она протекала под флагом строительства социализма, а по существу, в условиях формирования тоталитарного общества.

Тем не менее многие западные исследователи считают, что даже при этом печальном обстоятельстве развитие России шло в русле становления индустриального общества. Несмотря на кардинальные отличия, включая особенности политико-идеологической организации, действовали социальные процессы и механизмы, которые сейчас названы общецивилнзационными4.

Думается, что в рамках такого видения исторического процесса изменения, происходившие в условиях жизни и самой жизнедеятельности рабочих Сибири в 20–30-е годы XX в., правомерно рассматривать как часть общецивилизационного (или, по крайней мере, европейского) процесса становления индустриального общества. Поэтому перед историками рабочего класса Сибири стоит сейчас задача выявления тех его характеристик, которые позволяют утверждать, что и развитие Сибири в XX в. шло в русле общемирового исторического процесса. При этом развитие рабочего класса Сибири, по нашему мнению, можно рассматривать как региональное проявление тех процессов, которые происходили в России в целом. Думается, что историк, в отличие от краеведа, должен стремиться не просто к выявлению и описанию событий, происходивших на той или иной территории, а к созданию научной картины развития общества в целом. Поэтому логично и правомерно делать выводы о развитии российского рабочего класса, используя при этом в качестве эмпирической базы материалы по Сибири, которые неизбежно будут дополнены материалами о развитии государства и общества в целом.

В плане соотношения региональной и российской истории хотелось бы возразить против распространенной, к сожалению, точки зрения, что дело историков Сибири изучать развитие региона, а выводы и обобщения о развитии российского общества в целом будут делать уже другие, видимо, более масштабно мыслящие историки. По нашему мнению, работы сибирских историков только тогда станут интересны научной и широкой общественности, когда в них будут ставиться и решаться серьезные и глубокие проблемы, отражающие коренные тенденции развития общества, будут делаться выводы, выходящие за рамки региональной истории. Разве работы наших московских коллег в научном плане так уж превосходят публикации сибирских историков? Просто в них проблемы рассматриваются с точки зрения развития российского общества в целом, вот почему они быстро входят в научный оборот, в то время как работы сибирских историков по тем же проблемам остаются малоизвестными.

При изучении истории рабочих Сибири стоит активнее использовать не только опыт отечественной, но и зарубежной историографии. Необходимость обращения к зарубежной историографии усиливается тем обстоятельством, что в отличие от стиснутой жесткими идеологическими рамками советской исторической науки в ней наработаны разнообразные подходы и концепции, значительную часть которых нам только предстоит осваивать.

Трансформация общества в процессе перехода от традиционно-аграрного к индустриальному обществу представляет собой одну из интереснейших проблем мировой истории. Изменения, происходившие в образе жизни рабочих по мере становления индустриального общества, затрагивались во многих работах зарубежных ученых. Здесь не место для подробного анализа этой литературы. Мы лишь отметим, что в ней уже выявлены закономерности формирования нового образа жизни рабочих в процессе перехода к индустриальному обществу. На фоне обобщающей картины, составленной по работам зарубежных историков, станут более отчетливо видны и понятны процессы, происходившие в жизни рабочих Сибири.

“Классическую”, во всяком случае, первую модель перехода от традиционно-аграрного общества к индустриально-урбанистическому дает нам история Англии – страны, игравшей длительное время роль лидера индустриальной цивилизации. Сопоставление этой классической модели с нетрадиционным путем России к индустриальному обществу предпринял в своем исследовании немецкий историк и социолог Р.Кесслер5. Автор показывает, что под влиянием требований промышленного производства изменяется образ жизни рабочих, их привычки, менталитет. Выводы, к которым приходит Р.Кесслер в результате своего исследования, заключаются в том, что даже при отсутствии капиталистов формирование в процессе индустриализации в советской России нового образа жизни рабочих в отдельных чертах и в целом по своей сути и содержанию совпадает с происходившим столетиями раньше в капиталистической Англии становлением индустриально-урбанистического образа жизни.

Изменения повседневной жизни, труда и быта, менталитета и культуры рабочих в процессе становления и развития индустриального общества в последние годы довольно часто привлекают внимание историков в США, Англии, Германии, Швейцарии, Австрии6. Например, немецкими историками подготовлена обширная серия литературы, объединенной общей темой “Индустриальный мир”. Том 28-й этой серии посвящен зарождению и развитию рабочего класса, его положению в обществе, социальным отношениям между людьми7.

Особо отметим довольно распространенное стремление западных историков использовать такой источник, как личные дневники, воспоминания и устные рассказы. В работах же российских историков чаще используются материалы организаций, что не позволяет дать описание частной сферы, образа жизни отдельного человека.

Поиску новых подходов и приемов исследования в изучении истории рабочих Сибири может помочь опыт, накопленный направлением устной истории, oral history, активно развивающимся сейчас в Европе и США. В марте 1990 г. на VII международной конференции “Проблемы устной истории” впервые присутствовала делегация российских историков. “Необходимость изучения всего того неуловимого и недоступного, что заключено во внеписьменных и нефиксированных сегментах жизни стала очевидна”, – подчеркивалось в материалах конференции8 В числе тем, для изучения которых наиболее необходимы новые подходы и приемы, участники конференции называли историю становления урбанистического образа жизни, существования маргинальных групп в обществе, отношений между мужчиной и женщиной и т.д.

Примером использования метода oral history при описании советской истории может служить интересная статья Д.Н.Хубовой, в которой о голоде 1932–1933 гг. рассказывают сами люди, бывшие свидетелями и участниками этих трагических событий9. В историографии рабочих Сибири возможности применения этого метода также довольно перспективны, однако нужно торопиться пока еще живы участники создания сибирской промышленности в 20–30-х годах.

В отличие от патриархально-аграрного общества с его сословно-коллективистским, общинным устройством в индустриальном обществе возрастает роль и значение отдельной, автономной личности. В связи с этим сфера личной, частной жизни рабочего в индустриальном обществе становится все более обширной и многофункциональной, включающей в себя разнообразные виды деятельности.

В свете сказанного и в плане поиска новых подходов отметим, что в российской исторической науке сейчас происходит процесс возрождения интереса к человеку, отдельной (но в то же время и типичной) личности, как субъекту деятельности. Длительное время из поля зрения советской исторической науки выпадал процесс повседневной жизни человека. Классы, организации и сообщества всегда выступали в трудах советских историков как субъекты, почти как живые одушевленные существа (вспомним хотя бы классическую фразу: “Партия проявляла внимание и заботу...”).

Однако действующим субъектом истории является, наряду с великими личностями и мощными организациями, также и так называемый “маленький человек”. Нарисовать портрет рабочего человека Сибири на фоне происходивших в обществе перемен историкам еще только предстоит. Именно эту сторону исторического процесса обошла вниманием советская историческая наука, создавшая множество томов о деятельности КПСС, советского государства, профсоюзов и т.п., но практически так и не дошедшая до показа той самой “счастливой и зажиточной” жизни простого советского человека, ради чего якобы осуществлялась вся эта деятельность.

Тенденция усиления внимания к человеку в истории характерна в целом для мирового обществознания второй половины XX в. Теории, которые базируются на макросоциологическом подходе (марксизм, структурализм, системный подход и т.п.), рассматривая общество в целом, не улавливают тех изменений, которые происходят в обычной жизни простого человека. Отчасти и по этой причине события, развернувшиеся в России и всей системе “реального” социализма в 80–90-х годах, оказались как бы неожиданными, непредусмотренными наукой. Течение и характер этих событий убеждают, что история стран и народов определяется не только экономико-политическими факторами, но и особенностями быта, нравов, религии, социальной психологии и обыденного сознания, – иначе говоря, всем строем повседневной жизни.

Директор Института всеобщей истории А.О.Чубарьян, рассматривая состояние мировой исторической науки, отмечает, что одной из ведущих становится “такая глобальная проблема, как человек в истории... Сейчас сформировано совершенно новое направление в изучении этой проблемы – история обыденной, частной жизни”10. А.О.Чубарьян в подтверждение этой тенденции обращает внимание на то, что международные конгрессы историков последних лет постоянно выносят на обсуждение различные аспекты повседневной жизни.

Изучение повседневной жизни человека сегодня стало одним из ведущих направлений в зарубежной исторической науке. Такому изменению ситуации способствовала деятельность школы “Анналов”, зачинатели которой М.Блок, Ж.Февр, Ф.Бродель выступили за пересмотр круга проблем и подходов, ранее утвердившихся в исторической науке. По существу школа “Анналов” совершила в истории научную революцию, способствующую возрождению и развитию исследований человека в истории. Благодаря влиянию “Анналов” в исторической науке Запада сформировалось направление, обозначаемое обычно как социальная история, в рамках которого позднее, на рубеже 60–70-х годов, выделилось направление исследований повседневной жизни людей11.

Изучение повседневной жизни “маленького человека” начиналось в левых кругах интеллигенции, связанных с профсоюзным движением. Пионерами движения за изучение повседневной жизни рабочих стали английские history workshop, “исторические мастерские”, в которых объединялись как профессионалы-историки, так и любители с целью сохранить для истории описания жизнедеятельности обычных людей. Популярность этого направления набирала силу, возникали подобные объединения в Германии, Австрии, Швейцарии, активно создавались и работали они также в Швеции, затем Канаде и США12.

Возникновение направления исследований повседневной жизни сопровождалось большой методологической работой, бурными дискуссиями о его необходимости, правомерности. К настоящему времени важность этого направления является общепризнанной, имеются оформившиеся школы, издаются специальные журналы, часто проводятся конференции и симпозиумы13.

В российской исторической науке данная проблематика представлена еще очень слабо. Причины этого заключаются в длительной монополии марксистского подхода, нехватке соответствующе подготовленных кадров, отсутствии традиции и вкуса к изучению этих проблем. В настоящее время на новом этапе российской исторической науки появляется возможность выйти из замкнутого круга проблем и подходов, в котором она долгое время была заперта.

Подводя итоги рассмотрению отмеченных тенденций, можно констатировать, что задача исследования образа жизни на уровне отдельной личности, конкретных условий повседневной жизнедеятельности сибирских рабочих на фоне становления индустриального общества является многообещающей перспективой, открывающей новые возможности и горизонты в развитии данного направления исследований истории Сибири. В заключение отметим, что предлагаемая перспектива исследований истории сибирских рабочих может быть использована и при изучении многих других проблем истории Сибири.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Актуальные проблемы теории истории// Вопросы истории, 1994, №6; Ковальченко И.Д. Теоретико-методологические проблемы исторической науки// Новая и новейшая история, 1995, № I; Искандеров А.А. Историческая наука на пороге XXI века// Вопр. истории, 1996, №4; Поляков Ю.А. Наше непредсказуемое прошлое. – М., 1995; Прядеин В.С. Историческая наука в условиях обновления: философские основы, принципы познания, методы исследования. – Екатеринбург, 1995.

2 Арендт Х. Массы и тоталитаризм// Вопр. социологии, 1992, № 1, 2; Barch К. Moglichkeiten und Grenzen des Totalitarismustheorie// Mittelweg 36 (Zeitechrift des Hamburgers Institute fur Sozialforschung). 1993, №3.

3 Вопросы истории, 1994, № 6. – С.68;

4 На эту тему написано немало, начиная со знаметитой работы: Rostow W. The Stages of Economic Growth. Noncommunist Manifesto. – Cambridge, 1961; Кроме этого Black С. The Dynamics of Modernization. A Study in Comparative History. – N-Y., 1966; Gregory P. Socialist and Nonsocialist Industrialization Patterns. A Comparative Appraisal. – N-Y., 1970; Suss W. Die Arbeiterklasse als Maschine. Ein industrie-soziologischer Beitrag zur Sozlalgeschichte des aufkommenden Stalinismus. – Wiesbaden, 1985; Wrigley E. A People, Cites and Weelth. Transformation of traditional Society. – N-Y., 1987; etc.

5 Kossler R. Arbeiterskultur im Industrialisierungsprozess. Studien an englischen und sowjetrussischen Paradigmata.Munster, 1990.

6 Ruppert W. (Hg). Die Arbeiter: Lebensfonnen, Alltag und Kultur von der Fruhindustrialisations zum”Wirtschaftswunder”. – Munster, 1986; Lindt N. Der Asphalt ist nicht die Erde. – Zurich, 1984; Joris E. (Hg). Brave Frauen, aufmupfige Weiber: wie sich die Industrialisierung auf Alltag und Lebenszusamenhange von Frauen auswirkte. 1820–1940. – Zurich, 1992; Kuromiya H. Stalin's Industrial Revolution: Politics and Worbers Cambridge, 1988; Kramer D. Theorien zur historischen Arbeiterkultur. – Marburg, 1987; Glaser H. Industriekultur und Alltagsieben. Von Biedermeler zur Postmoderne. – Frankfurt/Main, 1994; Huck G. (Hg). Sozialgeschichte der Freizeit. Untersuchungen zum Wandel der Alltagskultur in Deutschland.Wuppertal, 1980; etc.

7 Conze W., Engelhart V. (Hgg). Arbeiter in Industrialiesierungsprozess: Herkunft, Lage und Verhalten. – Stuttgart, 1979.

8 История СССР. – 1990, №6.–С. 211.

9 Хубова Д.H. Черные доски: tabula rasa. Голод 1932-33 гг. в устных свидетельствах// Голод 1932–1933 гг. – М 1995.

10 Чубарьян А.О. История XX столетия: новые исследования и проблемы// Новая и новейшая история, 1994, №3.–С. 8.

11 Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы “Анналов”, – М., 1993.

12 См. подробнее: Heer H. Ullrich V. (Hgg). Geschichte entdecken. Erfahrungen und Projekte der neuen Geschichtebewegung. – Hamburg, 1985; Ludtke A. (Hg). Alltagsgeschichte: zur Rekonstruktion historischen Erfahrung und Lebensweisen. – Frankfurt/Main, 1989; Kaulen W. Geschichte des Alltagsieben. – Bern, 1989; etc.

13 См.: Zeitschriften: “Geschichte und Geselschaft”; “Historische Antropologie: Kultur, Geselschaft, Alltag” (BRD); “Der Alltag” (die Sehweiz), etc.

© 1997 г. Новосибирский юридический факультет
Томского государственного университета