О.В.Нечипоренко, А.Н.Вольский

ЭВОЛЮЦИЯ ПАРАДИГМЫ СОЦИАЛЬНОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ*

Идея о том, что все многообразие социальных, экономических и культурных процессов, происходящих во всем мире на протяжение по крайней мере последних четырех веков, можно рассматривать в контексте более-менее единого поступательного движения от традиции к модерну, тесно связана со всей европейской социальной мыслью Нового Времени. Как справедливо указывают авторы целого ряда работ, в некотором смысле теория модернизации есть просто «социологическое прочтение» общей для всей западной цивилизации идеи прогресса.

В качестве оснований, на которых строилась теория модернизации, можно было бы указать работы практически всех классиков социологии, так как почти все они в той или мере затрагивали этот вопрос – идея трех стадий в развитии человечества О.Конта, исторический материализм К.Маркса, «рационализация» М.Вебера, «абстракция» Г.Зиммеля, «общность» и «общество» Ф.Тенниса, переход от «механической» к «органической солидарности» Э.Дюркгейма, обсуждение роли «социальной дифференциации» у Т.Парсонса и др. С более детальным обзором всех этих концепций в связи с рассматриваемой нами темой можно ознакомиться в книге Питера Бергера1. Заметим, кстати, что это чуть ли не единственная современная иностранная работа обзорного характера по проблемам модернизации, переведенная на русский язык.

К концу 50-х годов XX века все эти компоненты сложились в первый вариант концепции модернизации. Характерно, что в отечественной социологической литературе, рассматривающей становление теории модернизации, практически отсутствуют ссылки на конкретные работы этого периода. По сути дела, описание сложившейся в 50-е годы точки зрения дается на основании ее критики позднейшими интерпретаторами (см., например, работы А.Г.Бельского и О.А.Осиповой). Дело здесь в том, что основной вклад в формирование оригинальной концепции внесли не столько социологи, сколько экономисты. Особое значение имела работа У.Ростоу «Стадии экономического роста», вышедшая в Великобритании в 1960 году и имевшая характерный подзаголовок – «Некоммунистический манифест»2.

В профессиональной социологической среде отдельные положения теории модернизации обсуждались в 50-е годы преимущественно американскими учеными. Особо следует отметить вклад в формирование проблематики теории модернизации Т.Парсонса3. Большое значение имели также теоретические работы Э.Шилза относительно соотношения понятий традиция и традиционализм4. Надо также отметить выработанное в это время и удержавшееся до сегодняшнего дня в политической социологии положение о том, что экономическая модернизация в политической сфере имеет своим коррелятом демократическое государство. Формулировка этого положения принадлежит Соммерсету Липсету.

В соответствии с этими первоначальными воззрениями, все человеческие общества движутся в общем направлении от традиционности (понимаемой достаточно широко) к современности. В этом движении, собственно, и заключается процесс модернизации. При этом развитые общества Запада уже находятся на зрелой стадии, тогда как другим странам еще только предстоит пройти этим путем. Однако, основные стадии и «магистральное» направление развития одинаковы для всех обществ.

«Как показано такими в иных отношениях различными мыслителями, как К.Керр, У.Ростоу, Д.Лернер и Т.Парсонс, в послевоенный период господствующим принципом при изучении модернизации было понимание модернизации, – или индустриализации, – как относительно единообразного общемирового процесса ... Общим предположением для всех этих ученых служило то, что современность должна подорвать традицию во всем мире и что степень однородности обществ будет возрастать ...»5.

Для интерпретации самого понятия модернизации американскими социологами того периода было характерно выделение различных аспектов, связанных, во-первых, с рационализацией общественных отношений (условно говоря, «линия Вебера») и, во-вторых, с дифференциацией социальных институтов («линия Парсонса»). Кроме того, большинством ученых явно или неявно предполагалась экономическая и технологическая подоплека процесса, вплоть до того, что переход от традиции к современности фактически отождествлялся с переходом от аграрного общества к индустриальному (как в процитированном выше фрагменте Л.Козера). Отличительной чертой этой точки зрения являлась высокая степень оптимизма относительно перспектив развития стран Третьего Мира.

Однако, начиная со второй половины 60-х годов, вышеописанное представление о модернизации стало все сильнее подвергаться критике. В этом направлении действовало сразу несколько разнородных факторов.

Прежде всего были подвергнуты критике «европоцентристские» положения 50-х годов. Указывалось на то, что модернизация в различных частях мира может идти различными путями, не обязательно повторяя европейский, западный опыт. Таким образом, ставился под сомнение тезис о постепенном увеличении однородности обществ. Это делается, например, в так называемой «теории конвергенции» (подробный обзор этой темы есть в более поздней работе У.Мура6).

Сильным толчком в этом направлении послужили успехи модернизации в Японии и ряде других стран Восточной Азии. В частности, оказался скомпрометированным классический вывод Макса Вебера о том, что конфуцианская мораль является тормозом на пути рационализации общественных отношений и, следовательно, препятствует модернизации. Однако, в Японии успешная модернизация экономических и социальных отношений сочеталась с постоянной опорой на традиционные конфуцианские и буддистские ценности7.

Во-вторых, в 60-е годы стало ясно, что надежды, связывавшиеся ранее с ожидаемым быстрым развитием освободившихся стран Третьего Мира, практически не оправдались. Большинство развивающихся стран очень скоро столкнулись с разнообразными проблемами социального и экономического характера, которые многим представлялись совершенно неразрешимыми. Связанные с этим политические и идеологические компоненты весьма способствовали тому, что, начиная со второй половины 60-х годов, основной теоретической парадигмой, сменившей «теории развития» в странах Третьего Мира, становится так называемая «теория зависимости», восходящая к ленинскому пониманию империализма.

Фактически «теория зависимости», объясняющая неудачи модернизации в развивающихся странах негативным влиянием Запада, стала неофициальной идеологией многих правительств Третьего Мира. Наиболее значительными в этом плане оказались труды бразильского ученого и политического деятеля Фернандо Кардозо. По мнению Кардозо, «нельзя рассматривать ситуацию в латиноамериканских странах ... как повторение европейского и североамериканского процесса развития»8. Хотя сам Кардозо придерживался достаточно сдержанного подхода, его последователи в различных регионах мира значительно заострили антизападную направленность теории зависимости. При этом обычно указывалось на то, что сложившееся международное разделение труда, поддерживаемое мощными транснациональными корпорациями, препятствует нормальному развитию экономики развивающихся стран.

Наконец, в-третьих, «теория зависимости» неожиданно встретила мощную поддержку в академической среде западных стран. Дело в том, что именно в конце 60-х годов здесь разгорелись бурные события, связанные с «молодежной революцией» и «новыми левыми». И если на социальную систему развитых стран Запада эти события оказали в конечном счете лишь незначительное влияние, то в академической сфере они буквально «смели» профессоров и исследователей старой школы. На их место в весьма короткий срок пришли ученые значительно более левой ориентации, трактовавшие своих предшественников как «идеологических прислужников буржуазии». Естественно, что оптимистичные «теории развития» 50-х годов воспринимались в этой среде как «буржуазная пропаганда». К тому же, тезис об эксплуатации международным капиталом народов развивающихся стран принадлежит к числу основных постулатов Франкфуртской школы, на которую ориентировалась идеология «новых левых».

Все это заставило многих американских социологов несколько пересмотреть свои прошлые, оказавшиеся слишком оптимистичными, построения. Из литературы этого периода необходимо отметить прежде всего работы Ш.Эйзенштадта. Он в частности пишет: «Критика привела к утверждению нескольких важных аспектов вариативности институциональных сторон модернизации. Во-первых, ... формирование новых институтов ... не обязательно приводит к целостному обновлению общества, а может даже сопровождаться укреплением традиционных систем ... Во-вторых, все в большей степени признавалась системная жизнеспособность переходных обществ ...»9. Эта цитата взята из самой известной работы Ш.Эйзенштадта «Традиция, развитие и современность», получившей большой резонанс в мировой социологии. Здесь для целей нашего исследования принципиальное значение имеет тезис о том, что традиционное общество под влиянием модернизации может эволюционировать в некие промежуточные формы, которые обладают способностью к относительно устойчивому воспроизводству.

Этот же тезис в середине 60-х был поддержан и другими американскими исследователями. Из наиболее известных (и более доступных в России) представителей этого течения следует отметить Ф.Риггса. В опубликованной им в 1964 году обзорной работе «Администрация в развивающихся странах» он так же писал, что кризис середины 60-х годов – это не крах модернизации в Третьем Мире, а более или менее временное явление, объясняющееся внутренними особенностями этих стран. При этом Риггс указывал, что нынешнее положение может сохраняться еще достаточно долго, так как сформировавшиеся промежуточные социальные структуры обладают известным запасом прочности10.

На протяжение 70-х и 80-х годов происходило дальнейшее отступление от изначальных методологических схем. При этом дискуссия постепенно смещалась с обсуждения взаимоотношений «традиции» и «современности» в сторону цивилизационного подхода. С одной стороны, многими исследователями утверждалось, что общества прошлого имеют настолько различный социальный облик, что объединять их в рамках единого понятия «традиционного общества» можно лишь чисто механически. «Традиция слишком разнородна, чтобы ее можно было использовать как продуктивную аналитическую концепцию», – писал один из наиболее видных теоретиков этого периода С.Хантингтон11.

С другой стороны, и понятие «современность» перестало удовлетворять западных исследователей. Во-первых, по мнению многих из них, различные модели модернизации и, соответственно, ее результаты слишком неодинаковы. Во-вторых, все большее число ученых начинает разрабатывать концепцию постмодерна, в которой одной из основных тем является критика понятия прогресса как такового.

Но если исчезает и отправная точка движения (традиция) и конечный пункт назначения (современность), то и само движение превращается в иллюзию. Исходя из этого, западные теоретики все чаще настаивают на равноправности всех форм общества, каждое из которых идет своим собственным путем к собственной цели. «Становятся ли все общества похожими друг на друга? На этот вопрос мы можем ответить: да, становятся более похожими, чем они были раньше, но отнюдь не в смысле одинаковости конечного пункта их развития»12. При этом разнообразные исторические коллизии в странах Третьего Мира на протяжение последних нескольких веков трактуются не как распространение общей тенденции развития – сперва на Западе, а потом и в других регионах – а как «столкновение цивилизаций», бывших до этого разъединенными . Но при таком подходе исчезает какое бы то ни было основание для сопоставления событий в различных регионах – каждая страна становится неповторимым явлением, с собственной историей и с собственными законами развития.

Утрата предмета обсуждения неизбежно сказалась на интенсивности дискуссий. Только в 90-е годы, в связи с событиями в советском блоке и в Китае, началось некоторое возрождение интереса к проблеме. При этом нынешние исследователи в некотором смысле вернулись к той простой формулировке теории модернизации, которая была выработана в 50-е годы. Признавая многое из того, что говорилось в адрес концепции модернизации, эти авторы, тем не менее, полагают, что огромное разнообразие модернизационного опыта и культурных форм, существующих в современном мире, не снижают плодотворности модернизационного подхода к новой и новейшей истории человечества на теоретическом уровне. Так, например, П.Бергер (один из наиболее активных сторонников теории модернизации в современной западной социологии), защищая теоретические построения У.Ростоу от его позднейших критиков, указывает, что недостатками точки зрения той эпохи являлись не европоцентризм и не пренебрежение фактической сложностью изменений в современном мире, а всего лишь некоторые иллюзии относительно быстроты и гладкости процесса модернизации в Третьем Мире. Из наиболее свежих публикаций этого направления можно сослаться на тематический выпуск журнала «Левиафан», вышедший в 1996 году под редакцией все того же Бергера и целиком посвященный теоретическим проблемам модернизации.

Несколько отдельно от вышерассмотренной эволюции теории модернизации стоят идеи, связанные с так называемой концепцией «постиндустриального общества». Восходя к работам Белла и Гелбрейта, эти идеи большей частью касаются современного этапа модернизации на Западе. Однако, в последнее время появился ряд публикаций, рассматривающих последствия постиндустриальной модернизации на общемировом уровне13. Сторонники этого подхода указывают, что в отличие от индустриальных обществ недавнего прошлого современный глобализованный постиндустриализм гораздо в меньшей степени зависит от источников сырья и наличия дешевой неквалифицированной рабочей силы. Соответственно, слабо развитые страны Третьего Мира оказываются практически исключенными из мирового разделения труда, что создает крайне неблагоприятный фон для их социального и экономического развития.

В нашей стране идеи, связанные с теорией модернизации, получили распространение с большим запозданием. Это объясняется, естественно, тем, что проблемы, рассмотрению которых она посвящена, являлись предметным полем исторического материализма и, соответственно, относились скорее к области идеологии, чем науки. Поэтому в советское время обсуждение теории модернизации в нашей стране могло существовать только в виде ее критики с позиций марксизма-ленинизма (работы Бельского А.Г., Осиповой О.А.). Вместе с тем, хочется подчеркнуть, что это не мешало отдельным авторам, особенно занимающимся конкретными проблемами развивающихся стран, высказывать некоторые вполне здравые соображения. Любопытно, например, что анализируя критику теории модернизации ее западными оппонентами, некоторые отечественные ученые были склонны выступать скорее в защиту ее исходных формулировок, справедливо усматривая в большинстве критических положений не столько нападки на конкретную точку зрения Ростоу, или Хазелитца, или Эйзенштадта, сколько попытку скомпрометировать саму идею общественного прогресса.

В постсоветский период в отечественной литературе оформилось два основных направления, в русле которых ведется дискуссия вокруг проблем модернизации в России. К первому из них можно отнести работы, прямо заимствующие западную терминологию и пытающиеся проанализировать с этих позиций нынешнюю ситуацию в стране14. К сожалению, теоретический уровень проработки заимствуемых методологических положений в большинстве таких работ весьма невысок. «В результате исследовательская мысль дошла до определения модернизации как процесса изменений в направлении типа общественной системы, развившегося и утвердившегося в странах Запада»15.

Вероятно, в результате такого упрощенного методологического подхода во многих современных работах этого направления преобладают чисто идеологические концепты. Наиболее важным из них, на наш взгляд, является представление о том, что общественное устройство может быть изменено сознательными усилиями, в связи с чем, например, высказываются те или иные претензии или пожелания руководству страны. «Решение [социально-экономических проблем], – пишет Л.А.Беляева, – составляет фундамент для подлинной модернизации общества, а не для ее имитации, к чему ... привел реформаторский курс ...»16.

Заметим, что подобная точка зрения широко распространена в постперестроечной публицистике. По аналогии со «строительством социализма» постулируется курс на «строительство капитализма», обсуждается вопрос о «выборе пути» и т.п. Даже если подобные пассажи вполне уместны в политической пропаганде и публицистической литературе, то все же представляется сомнительным их использование в профессиональных научных изданиях.

Второе направление сформировалось не столько из заимствования современных западных концепций, сколько из переосмысления традиционного для отечественной общественно-политической мысли вопроса о положении России по отношению к Западу и Востоку. Эта линия развивалась скорее силами историков и социальных философов, нежели собственно социологов (см.: Русская наука и обновление общества. – М.,1980).

Попытки осмысления бурных событий конца 80-х – начала 90-х годов, а также места 70-летней советской эпохи в истории страны, совпали с «повторным открытием» отечественным научным сообществом культурологической и философской традиции рубежа XIX–XX веков. По-видимому наибольшее влияние на широкие круги гуманитариев оказали работы Николая Бердяева, переизданные крупными тиражами в начале 90-х годов. Характерным отличием сформировавшегося на этой основе направления является попытка увязать проблему модернизации российского общества с «русским национальным характером» (своего рода «почвеннический» подход)17.

Наиболее серьезной работой этого направления на сегодняшний день является фундаментальный труд А.С.Ахиезера «Россия: критика исторического опыта», вышедший в 1991 году. Три тома, вошедшие в эту работу, охватывают большую часть отечественной истории, которую автор трактует в рамках собственной оригинальной культурно-исторической концепции. Имеет смысл также отметить, что гораздо более четкое и формальное изложение этой концепции можно получить из другой работы того же автора.

Суть рассуждений Ахиезера сводится к тому, что Россия, встав еще с допетровских времен на путь «догоняющей» по отношению к Европе модернизации, оказалась в своего рода эволюционном тупике, связанном с наличием перманентного «раскола» (по терминологии Ахиезера) внутри общества. Фактически, как считает автор, в России сформировалось два общества, имеющих резко отличающуюся культуру и социальные ценности. В результате, поэтапное эволюционное развитие оказалось блокированным, а попытки продвинуться по пути модернизации циклически приводили к тому, что Ахиезер называет «инверсией», то есть резкой сменой социально-культурных ориентиров. Инверсия – это моментальное «переосмысление того или иного явления как зла, что является одновременным отходом от осмысления его как добра, и наоборот»18. В отличие от этого, европейский тип эволюции Ахиезер склонен ассоциировать с «медиацией», то есть с тенденцией к социальным и культурным компромиссам.

Таким образом, модернизация в рамках данного направления рассматривается если не как сугубо российский опыт, то – во всяком случае – как процесс, причины, внутренняя логика развития и конечная цель которого имеют автохтонную природу. При этом, даже в тех случаях, когда провозглашается принципиальное единство оснований модернизации, неявно предполагается, что весь остальной мир мало чему может «научить» россиян, так как Россия с ее богатой историей предстает неповторимым и уникальным явлением, имеющим собственные законы (см., например, Лихачев Д.С. Три основы европейской культуры и русский исторический опыт.).

Модернизационная концепция современной социальной истории является фактически общепринятой в западной социологической мысли, ориентация на международную терминологию, таким образом, это не более чем методологическая оптимизация, позволяющая говорить на общепринятом языке. При этом наибольший интерес вызывают различные аспекты этой концепции, связанные с так называемой «вторичной модернизацией», то есть с приобщением к глобальному мировому сообществу «развивающихся стран».

Теперь уже очевидно, что – за немногим исключением – большинство этих обществ сталкивается в процессе модернизации со значительными трудностями социального характера. Несмотря на то, что за последние 20 лет вышло огромное число работ, посвященных внутренней ситуации в таких странах, вопрос о причинах этих затруднений и возможных путях их преодоления по-прежнему остается фактически не решенным.

После преобразований в странах Восточной Европы и распада СССР наметилась тенденция к осмыслению в рамках теории модернизации также и процессов в бывших социалистических странах. И здесь очень скоро основное внимание было приковано к негативным аспектам процесса модернизации, имеющим целый ряд общих моментов с ситуацией в постперестроечной России.

В целом, представляется вполне обоснованным вывод, что изменения, происходящие в России в последние 10 лет, типологически сходны с процессами, характерными для ряда стран, и могут быть описаны в терминах теории модернизации.

С такой точки зрения, современная история России перестает выглядеть как серия беспорядочных метаний от «строительства социализма» к «строительству капитализма», а предстает как постепенный и подчас мучительный процесс модернизации, перехода от закрытой структуры традиционного общества к включению в глобальную структуру современности.

Данный методологический подход по сути своей является чисто операциональным, что позволяет в значительной степени элиминировать влияние тех или иных идеологических либо оценочных суждений на результаты конкретно-социологического анализа, целью которого является изучение текущих модернизационных процессов.

Основой конкретно-социологических исследований выступают локальные сообщества. Богатый опыт изучения локальных сообществ в американской, а теперь и в мировой, социологии показывает, что на этом уровне разворачиваются, как пишет Э.Дж.Рейсс, «ценностные и организационные конфликты большого общества ... сообщности оказываются фокусом этих проблем не только потому, что сообщность – это сцена повседневной деятельности, но и потому, что, с одной стороны, ценности большого общества и их организация вторгаются в повседневную жизнь людей, а с другой стороны, основные институты поддержания этих ценностей и отправления социального контроля зачастую функционируют в сообщностях и через них»19.

Поэтому именно на конкретной динамике внутренней жизни локальных сообществ можно проследить те реальные, а не декларированные изменения, происходящие в структуре нашего общества.

Известно, что процессы вторичной модернизации чреваты мощными социальными конфликтами. При этом в современную эпоху наиболее типичной формой такого конфликта становится межнациональный и религиозный конфликты. Изучение конкретных форм адаптации локальных сообществ, имеющих мультиэтнический характер, к современным модернизационным процессам позволит проанализировать ситуацию во всех основных сферах жизнедеятельности общества – собственно социальной, экономической, политической, культурной, этнической и т.д.

Как показывает опыт изучения развивающихся стран, именно преобразование внутренней структуры локальных сообществ, очевидно, является решающим фактором в успешности процесса модернизации.

Таким образом, осмысление социальных аспектов модернизационных процессов будет происходить не как пассивное восприятие «населением» новых условий существования, но как динамичная система взаимодействий между глобализованным большим обществом и локальными социальными организмами, вырабатывающим специфические ответы на изменение социальной среды.

Примечания

* Работа выполнена при поддержке РГНФ (грант №98–03–04402).

1 Бергер П. Капиталистическая революция: 50 тезисов о процветании, равенстве и свободе. – М., 1994. – С. 22.

2 Rostow W. The stages of economic growth. – Cambridge, 1960.

3 Современная западная теоретическая социология: Т.Парсонс. – М., 1994.

4 Shils E. Tradition //Essays on modernization of underdeveloped societies. – N.-Y., 1972; Lipset S.M. Political man. The social basis of politics. – N.-Y., 1959.

5 Coser L.A. Review of «Tradition, Change and Modernity» by S.N.Eisenstadt // Science, 1974. – Р. 742. Цит. по: Осипова О.А. Американская социология о традициях в странах Востока. – М., 1985. С. 77.

6 Moore W.E. World modernization: the limits of convergence. – N.-Y., 1979.

7 Vogel E. Japan New Middle Class. – Berkeley, 1965.

8 Cardoso F., Faletto E. Dependencia y desarolle en Amurica Latina. – Mexico, 1969. – Р. 158.

9 Эйзенштадт Ш. Новая парадигма модернизации // Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. – М., 1998. – С. 471.

10 Riggs F. Administration in developing countries. – Boston, 1964.

11 Huntington S. The change to change: modernization, development and politics // Analising Third World. – Boston, 1978. – Р. 41.

12 Moore W.E. World modernization: the limits of convergence. – N.-Y., 1979. – Р. 151.

13 The third century America as a post-industrial society. – Chicago, 1980.

14 Козловский В.В., Уткин А.И., Федотова В.Г. Модернизация: от равенства к свободе. – СПб, 1985.

15 Милецкий В.П. Российская модернизация. – СПб, 1997. – С. 9–10; Модернизация: зарубежный опыт и Россия. – М., 1984.

16 Беляева Л.А. Социальная модернизация в России в конце XX века. – М., 1997. – С. 17.

17 Бороноев А.О., Смирнов П.И. Россия и русские: характер народа и судьбы страны. – СПб, 1992.

18 Ахиезер А.С. Социально-культурные проблемы развития России. – М., 1992. – С. 13.

19 Рейсс Э.Дж. Некоторые социологические проблемы американских сообщностей // Американская социология: перспективы, проблемы, методы. – М., 1972. – С. 113–114.