В.И.Супрун

СОЦИАЛЬНАЯ АКСЕЛЕРАЦИЯ ИЛИ УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ:
РЕАЛЬНОСТЬ И ПАРАДИГМЫ

В последнее время в российской специальной и популярной литературе стала известной идея устойчивого развития, хотя строго говоря, лучшим переводом будет “равновесное развитие”, это и адекватно смыслу, вкладываемому большинством аналитиков в это понятие.

Концепция “устойчивого развития” возникла довольно-таки давно, в футурологических и экономических работах, где делались попытки найти другие альтернативные индикаторы социального прогресса, не связанные с возникшим дисбалансом разных социальных подструктур, а также обострившимися до критической фазы противоречия ми между социальной динамикой и природными процессами1.

В России интерес к подобной проблематике обусловлен следующими факторами: упадком и разрушением привычной идеологической парадигмы, в ядро которой входили концепции “революции”, то есть радикального стремительного изменения общества, “прогресса”, суть которого заключалась в росте производительных сил, “классовой борьбы”, что подразумевало уже по крайней мере, не равновесное, а конфронтационное развитие и, несмотря на уверения о мирном сосуществовании, “холодная война” с приступами горячих локальных была фактом. Рассыпалась привычная парадигма, и стали возникать рассуждения о необходимости создания не только новой модели общественного устройства, но и просто временной стабилизации в условиях хаотичного и несбалансированного развития России.

Этого нельзя сделать, если не определить реальные динамические силы, действующие в мировом сообществе, а также, комплекс взглядов и представлений на эти турбулентные, вихревые процессы среди специалистов и политиков.

Совершенно очевидно, что говорить об устойчивом мировом развитии можно сегодня только в качестве пожелания, но не констатации действительного состояния дел. Реальность такова, что мировое развитие находится сегодня в фазе акселерации, т.е. нарастающего ускорения изменений. Эти изменения были вызваны промышленной революцией, начавшейся в Англии, еще два столетия назад, и в значительной степени интенсифицированной научно-технической революцией середины ХХ-го века, имеющей еще более глобальные последствия, чем эффект после первой. Эти революции оказали огромное влияние не только на социальную структуру, организацию, образ жизни, но и на фундаментальные основы существования, на саму природу, разрушая мировую атмосферу, сокращая озоновый слой, загрязняя водоемы и т.д.

Воздействие технологических революций вызвало всплеск “экономизма”. Однако видение проблемы развития только через призму макроэкономических моделей и типов собственности, привело к искаженному представлению о природе базисных конфликтов в обществе. Эти диспуты между левыми и правыми о роли государственного регулирования или игры “рыночных сил”, о приватизации или национализации грешат неполнотой и несвоевременностью анализа, так как опираются на идеи национального рынка, немобильности капитала, приоритета материального производства, игнорируется роль информационного фактора, перехода к экономике услуг, стремительному движению товара и капитала через границы.

Тотальная глобализация социальных и экономических процессов заставляет обратиться прежде всего к рассмотрению реальных подлинных процессов, определить факторы этих изменений. На ограниченном пространстве статьи возможно только указание на эти реструктурирующие силы, которые носят взаимосвязанный и взаимовлияющий (интерактивный) характер. “Локомотив истории” получает живую энергию в виде информации и новых технологий. Глобальные процессы становятся необратимыми, так как охватывают непосредственно производительные силы и структуру экономики. Кроме того,эти процессы действительно приносят определенные материальные дивиденты, что является как бы свидетельством их прогрессивности. Тем не менее, возникает и выбор: погрузиться ли в вихри кажуще объективных перемен, или же попытаться в какой-то степени управлять ими при помощи экономических и социальных решений, на основе культурно-ценностных приоритетов. Второй вариант поднимает вопрос о роли субъекта в истории, под которым мы можем понимать как все человечество в целом, что несколько абстрактно, так и социальный класс, который должен проникнуться смыслом исторического развития, или некую социальную “интернациональную” группу (сообщество), или же отдельных личностей, которые привносят в общество “новые” идеи, ломают привычные стереотипы и догмы и увлекают других за собой. Во всех этих случаях, чтобы деятельность субъекта была успешной, необходимо как понимание реальных процессов, просвещенность, так и определенная пассионарность, стремление изменять или же модифицировать движение социума.

Движущие силы глобальных изменений группируются разными авторами по-разному2. Однако все-таки можно говорить об определенных узлах проблем, с которыми так или иначе соотносятся исследователи:

а) всеохватность производственных и технологических процессов. Так, изобретение делается в одной стране, разработка в другой, производство в третьей. Например, действие японской автомобильной компании “Хонда”, которая начала производство в США моделей, разработанных в Японии, а продающихся по всему миру;

б) “рабочая сила” начала переезжать из страны в страну еще в начале 70-х годов. Резко возрастает и внутренняя миграция. Американцы меняют место жительства в среднем 14 раз за свой жизненный цикл;

в) “торговый бум”, который принимает интернациональный характер, например, закупочная деятельность американских компаний “Уолт-Март” и “Кей-Март” охватывает разные континенты; деньги меняют свою принадлежность со скоростью электронного сигнала, информационный поток смывает все границы;

г) тотальное загрязнение  окружающей среды и разграбление природных ресурсов касается всех стран;

д) стандартизация потребительских вкусов и предпочтений, проникновение американской “массовой культуры” на все континенты и во все слои общества стирают при этом привычные грани и условности;

е) конечно, мощнейшим ускорителем мировой реструктуризации выступает распад системы социализма, крах СССР и упадок России, результатом чего является образование геополитического вакуума и стремление заполнить его со стороны как Запада, так и Востока. Это привело в движение целые пласты мировой биполярной структуры.

Следствием всех этих событий является дисбаланс функционирования различных социальных подсистем, что ведет и к личностному дисбалансу. Частота, плотность и интенсивность воздействия явлений и событий на каждого человека резко возрастают. Человек бомбардируется новыми образами и звуками, его привычные представления рушатся, адаптационные механизмы и моральные регуляторы подвергаются сильнейшему воздействию, “черное” становится “белым” и наоборот. “Все дозволено” становится принципом поведения, и человек ввергается в хаос, где он судорожно хватается за любые кажущиеся устойчивыми и надежными представления. Так, в России в начале 90-х годов было принято считать нецивилизованным характер развития России, которая якобы должна цивилизоваться в результате включения в глобальную систему – нужно только успешно имитировать образцы страны-лидера – США, заимствуя все – от экономического устройства до образа жизни. Но, на самом деле, проблемы не решаются так просто. Одной из причин кризиса является невозможность уловить суть происходящего, понять динамику происходящих событий со стороны как личности, так и целого сообщества В результате непонимания происходящего может возникнуть состояние шока, который в социальной психологии называется “культуршоком”.

Этот феномен впервые был описан в 1922 году английским исследователем Огберном, а затем применен О.Тоффлером под понятием “футуршок” для анализа стремительно меняющейся действительности3. По-видимому, можно констатировать, что Россия столкнулась одновременно с двумя типами “шоков”: “культуршоком” под воздействием совсем другой культуры, преимущественно американской, и с “футуршоком” в результате тотального разрушения привычного, стабильного, хотя и застойного мироустройства и вторжения нового, другого и неопределенного будущего. Признаки непривычного будущего наличиствуют уже сейчас (своеобразная атипичная рыночная экономика торгового типа, социальная поляризация, американовидная потребительская культура и т. д.) Признаки результатов “шока” налицо: рост алкоголизма и наркомании, национальные конфликты, распространение мистических учений и возрастание социальной апатии, бегство от действительности в телевизионный ступор при просмотре “мыльных опер”, невозможность заниматься профессиональной деятельностью, увлечение психотропными препаратами, распад семей и конфронтация между поколениями.

Социальная акселерация носит глобальный характер, однако проявляется она по-разному в разных социо-культурных системах, хотя имеются и общие признаки, как то новизна и необычность событий, сложность в обнаружении исторического или цивилизационного аналога, дискретность (дисконтинуум) социального процесса, когда он прерывается вторжением неожиданных непредвиденных явлений, как бы не вытекающих из последовательного хода событий, нагромождение “случайностей”, “дефицит времени” для принятия адекватного решения. Все это ведет к спорадическим, импульсивным действиям, не дает возможность расшифровать ход событий и выстроить стратегию. Возрастающая “усложненность” взаимосвязей и взаимодействий, не позволяет на этом этапе понимания упростить динамику процессов, свести ее к одной-двум детерминантам. Попытки все объяснить и все вывести, например, из экономического фактора представляются, по меньшей мере, наивными. Тем не менее, такие интерпретации продолжают делаться.

Итак, попытки создать концепции социальной акселерации делались в основном футурологами и учеными-системщиками, однако не получили достаточного распространения. В большей степени продолжает превалировать парадигма “экономического роста”, “модернизации”, “рыночной экономики”, “конкуренции”, “технологического прогресса”. Установка на “бесконечный” экономический рост прямо заложена в теориях У.Ростоу, Д.Белла и, особенно, Г.Кана, который выступил с тезисом о лидирующей роли США, прокладывающей дорогу в “светлое будущее”4. Последователи Г.Кана и неоконсервативные экономисты Чикагской школы, например, М.Фридмен, придерживаются тезиса о необходимости технологической и социо-культурной экспансии промышленно развитых стран. Неоконсервативная догматика, которая сейчас торжествует в идеологическом плане, не приемлет не только социалистические, но даже либеральные способы управления нестабильной экономической ситуацией, а именно: регулирование и планирование, ограничение стихии рынка, финансирование социальных программ за счет налогообложения. Неоконсерваторы провозглашают принцип регуляции рынка как самодостаточный, полагают, что бедные являются бедными, потому что хотят быть бедными, не хотят предпринимать усилий, надеются на помощь богатых и сильных. Этот взгляд относится и к странам третьего мира, а также и к бывшему СССР. На практике это выражается в экономической экспансии, отношении к этим странам как к сырьевым источникам, а не перспективным партнерам. Все эти теории рыночного экономического детерминизма, приоритетность целей Запада вызвали определенную реакцию отторжения, одной из составных которой является “теория устойчивого развития”.

Многие развивающиеся страны стали со скепсисом относиться к диалогу Север – Юг, который оказался безрезультатным в 80-е годы, когда предложения по установлению Нового Экономического Порядка, как и предложение Горбачева об Общем Европейском Доме оказались проигнорированными. Тогда то и стала получать более полное развитие идея об устойчивом, сбалансированном развитии, где главным приоритетом выступают люди, а не цифры экономического роста. Эта идея была озвучена в Куала-Лумпур (Малайзия) в 1987 году на заседании комиссии “Юг” во главе с Джулиусом Ньерере и президентом Венесуэлы Пересом5. Ввязываться в экономическую гонку с заведомо невыигрышных позиций – означало привести ту или иную страну из пост-индустриального сообщества на грань социального взрыва.

Концепция “устойчивого развития” получила различное толкование со стороны приверженцев разных идеологических направлений. С одной стороны, ее придерживаются теоретики сугубо консервативного, традиционного толка, которые прежде всего вкладывают в нее политическое содержание (“твердо идти по пути построения славного капитализма”), сохраняя при этом нетронутыми принципы-догматы основ капиталистического общества: “частная собственность”, “предпринимательство”, “конкуренция”, “ограниченные роли государства”, “права человека” и тд.). С другой стороны, в России также наметился интерес к концепции “устойчивого развития”, что по сути означало попытки сохранить остатки прежнего социально-экономического строя от напора хаотичных и турбулентных перемен. И действительно, “раскалывание” всей системы не могло не иметь серьезных последствий в виде различных кризисов и противоречий (финансово-социального, политического и тд.). Однако возникает вопрос, что следует сохранять и что следует изменять? Без трансформационной модели невозможно создание и модели устойчивого развития.

Понятие “устойчивое развитие возникло прежде всего внутри экологической проблематики, которую можно характеризовать после окончания холодной войны как доминирующей темы в последующие десятилетия. Сама по себе проблематика Римского клуба уже в начале 70-х годов подтолкнула размышления о необходимости найти некое устойчивое равновесное состояние между природой и обществом. Достаточно вспомнить выход работы “Пределы роста” с ее грозными предостережениями о дисбалансирующих факторах: росте народонаселения, неконтролируемой индустриализации, загрязнении окружающей среды.

Необходимость построения устойчивого общества, утверждалась в работе Л.Брауна под идентичным названием и стало популизироваться в трудах “Уорлдуотч Институт” (1978). Но потребовалось время прежде чем удалось пробить защитный пояс старых парадигм роста, валового национального продукта как целей социального развития и начать превращение сознания промышленной эпохи в сбалансированное экологическое видение.

Новый импульс концепции был дан благодаря деятельности комиссии по окружающей среде и развитию под председательством Гро Харлем Брундтланд, а далее на саммите по проблемам Земли в Рио-де-Жанейро в 1992 году. На саммите в Рио подчеркивалось, что в оценку национальных достижений должна входить стоимость затрат на окружающую среду. При Организации Объединенных Наций была создана Комиссия по устойчивому развитию, на Всемирном Форуме Неправительственных Организаций была сделана попытка выработки индикаторов социального и экономического прогресса. Проблема критерия устойчивости является одной из самых важных, а цель заключается в том, чтобы создать условия более или менее равновесного удовлетворения потребностей настоящего поколения без создания угрозы потребностям будущих поколений.

Целым рядом авторов от “экосоциализма” до “новых левых” безудержное массовое потребительство видится не только как вызывающее экологический кризис, но и ведущее к большим моральным противоречиям: этические стандарты падают, преступность растет (“нажива любой ценой”), увеличивается потребление наркотиков (как бегство от напряжений повседневного мира), семьи распадаются или раскалываются на противостоящие лагеря, разрыв между бедными и богатыми возрастает повсеместно, как ни парадоксально для XX века, но возрастает разрыв между грамотными и “неграмотными”.

Концепция устойчивого развития, как было отмечено выше, направлена против экономического монизма, который по причине своего монокаузального, а не системного подхода, является весьма устаревшим. Требуется междисциплинарный подход, более широкая теоретическая база, которая включила бы в себя общую теорию систем, теорию информации и принятия решений, экологию, термодинамику, и т. д., а также современные теории человеческой мотивиции и психологии.

Примечания

1 См., например: Michael D. The unprepared society.- N.Y., 1968; Dammann E. Revolution in the affluent society.- J., 1984; Saint-Marc Ph. Progres oun declin de L‘Homme? – P., 1978; Future is tomorrow, vls. 1-2.- The Hague, 1972; Boulding K. Evolutuonary economics. J., 1981 Miles I., et al. Informaticn horizons.- J., 1988; Milbraith J. Envisioning a sustainable society.- N.Y., 1989; Henderson H. Politics of the solar age.-N.-Y., 1981.

2 См., например: Toffler Al. Third Wave.- N.-Y.,1981; Power shift.- N.-Y.,1991; Kennedy P. Preparing for the 21-s century. – N.-Y., 1993; Naisbitt R. The global paradox. – N.-Y.,1994.

3 См., Toffler Al. Future shock.- N.-Y., 1971.

4 См., Kahn H., Wiener A. The year 2000. – J., 1969; Friedman M., Friedman R. Free to choose: A personal statement. – N.-Y., 1980; Bell D. The coming of post – industrial society. – N.-Y., 1973.

5 См., Commission, Official document, Kuala Jumpur, Malaysia, March 3, 1987; World Commission on Environment and Development, Our Common Future. – Oxford, 1987.

© 1997 г. Институт философии и права СО РАН,
Новосибирск